Неточные совпадения
Но когда дошли до того, что ободрали на лепешки кору с последней сосны, когда не стало ни жен, ни
дев и нечем было «
людской завод» продолжать, тогда головотяпы первые взялись за ум.
Илья Ильич, не подозревая ничего, пил на другой
день смородинную водку, закусывал отличной семгой, кушал любимые потроха и белого свежего рябчика. Агафья Матвеевна с детьми поела
людских щей и каши и только за компанию с Ильей Ильичом выпила две чашки кофе.
Опенкин часа два сидел у Якова в прихожей. Яков тупо и углубленно слушал эпизоды из священной истории; даже достал в
людской и принес бутылку пива, чтобы заохотить собеседника к рассказу. Наконец Опенкин, кончив пиво, стал поминутно терять нить истории и перепутал до того, что Самсон у него проглотил кита и носил его три
дня во чреве.
Днем старику как будто веселее, и он все поглядывает через двор, в
людскую, где всем верховодит немая Досифея.
Я Сашу потом знал очень хорошо. Где и как умела она развиться, родившись между кучерской и кухней, не выходя из девичьей, я никогда не мог понять, но развита была она необыкновенно. Это была одна из тех неповинных жертв, которые гибнут незаметно и чаще, чем мы думаем, в
людских, раздавленные крепостным состоянием. Они гибнут не только без всякого вознаграждения, сострадания, без светлого
дня, без радостного воспоминания, но не зная, не подозревая сами, что в них гибнет и сколько в них умирает.
Все вокруг них! Не дождями
Эти травы вспоены,
На слезах
людских, на поте,
Что лились рекой в те
дни, —
Без призора, на свободе
Расцвели теперь они.
Варя(Яше). Твоя мать пришла из деревни, со вчерашнего
дня сидит в
людской, хочет повидаться…
Говор многоголосной толпы, выкрикивания евреев-факторов, стук экипажей — весь этот грохот, катившийся какою-то гигантскою волной, остался сзади, сливаясь в одно беспрерывное, колыхавшееся, подобно волне, рокотание. Но и здесь, хотя толпа была реже, все же то и
дело слышался топот пешеходов, шуршание колес,
людской говор. Целый обоз чумаков выезжал со стороны поля и, поскрипывая, грузно сворачивал в ближайший переулок.
Он у меня погостил несколько
дней, и я его благословил на доброе
дело, только советовал смотреть на
дела людские с некоторою снисходительностью, чтоб не лишить себя возможности быть полезным.
— Если б ты рассматривал
дело похладнокровнее, так увидел бы, что ты не хуже других и не лучше, чего я и хотел от тебя: тогда не возненавидел бы ни других, ни себя, а только равнодушнее сносил бы
людские глупости и был бы повнимательнее к своим. Я вот знаю цену себе, вижу, что нехорош, а признаюсь, очень люблю себя.
И все в доме стихло. Прислуга, и прежде предпочитавшая ютиться в
людских, почти совсем бросила дом, а являясь в господские комнаты, ходила на цыпочках и говорила шепотом. Чувствовалось что-то выморочное и в этом доме, и в этом человеке, что-то такое, что наводит невольный и суеверный страх. Сумеркам, которые и без того окутывали Иудушку, предстояло сгущаться с каждым
днем все больше и больше.
Однажды бурмистр из дальней вотчины, Антон Васильев, окончив барыне Арине Петровне Головлевой доклад о своей поездке в Москву для сбора оброков с проживающих по паспортам крестьян и уже получив от нее разрешение идти в
людскую, вдруг как-то таинственно замялся на месте, словно бы за ним было еще какое-то слово и
дело, о котором он и решался и не решался доложить.
— И прекрасно. Когда-нибудь после съездишь, а покудова с нами поживи. По хозяйству поможешь — я ведь один! Краля-то эта, — Иудушка почти с ненавистью указал на Евпраксеюшку, разливавшую чай, — все по
людским рыскает, так иной раз и не докличешься никого, весь дом пустой! Ну а покамест прощай. Я к себе пойду. И помолюсь, и
делом займусь, и опять помолюсь… так-то, друг! Давно ли Любинька-то скончалась?
Любонька в гостиной — совсем иное
дело: как бы глупо ее ни воспитывали, она получала возможность образоваться; самая даль от грубых понятий
людской — своего рода воспитание.
Хоть и не богато, хоть, может быть, сидишь ты с женихом в
людской, а словно ты княжна какая, словно у тебя каждый
день праздник.
Я вижу, что преступление, совершенное в минуту моей смерти, не должно остаться бесследным. Теперь уже идет
дело о другом, более тяжелом преступлении, и кто знает, быть может, невдолге этот самый Андрей… Не потребуется ли устранить и его, как свидетеля и участника совершенных злодеяний? А там Кузьму, Ивана, Петра? Душа моя с негодованием отвращается от этого зрелища и спешит оставить кабинет Прокопа, чтобы направить полет свой в
людскую.
Кулыгин(целует Ирине руку). Прощай. Завтра и послезавтра целый
день отдыхать. Всего хорошего! (Идет.) Чаю очень хочется. Рассчитывал провести вечер в приятном обществе и — о, fallacem hominum spem! [О, призрачная надежда
людская! (лат.)] Винительный падеж при восклицании…
В молодости он тут вел свою торговлю, а потом, схоронив на тридцатом году своей жизни жену, которую, по
людским рассказам, он сам замучил, Крылушкин прекратил все торговые
дела, запер дом и лет пять странничал.
Днем он спит в
людской кухне или балагурит с кухарками, ночью же, окутанный в просторный тулуп, ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку.
Вкруг
дел людских загадочной чертой
Свободы грань очерчена от века...
Помню, я в прошлом году
людские помещения на скотном дворе вычистить собрался; нанял поденщиц (на свою-то прислугу не понадеялся), сам за чисткой наблюдал, чистил
день, чистил другой, одного убиенного и ошпаренного клопа целый ворох на полосу вывез — и вдруг вижу, смотрит на мои хлопоты старший Иван и только что не въявь говорит: «Дай срок! я завтра же всю твою чистоту в лучшем виде загажу».
Природа действует отнюдь не по писаному и почти всегда все
людские предположения переворачивает вверх
дном.
Но мы не остались. Нас влекла неведомая тайная сила: нет силы большей в человеческой жизни. Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты
дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню — самую крупную причину всевозможных
людских бед и страданий.
Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный,
Копти над книгами, и
день и ночь согбенный!
Пролей на знания
людские новый свет,
Пиши творения высокие, поэт, —
И жди, чтоб мелочей какой-нибудь издатель,
Любимцев публики бессовестный ласкатель.
Который разуметь язык недавно стал,
Пером завистливым тебя везде марал…
Конечно, для него довольно и презренья!..
Холодность публики — вот камень преткновенья,
Вот бич учености, талантов и трудов!
и проч.
Нить жизни, еще теплившаяся в этом высохшем от работы, изможденном теле, была прервана, и детски чистая, полная святой любви к ближнему и незлобия душа отлетела… вон оно, это сухое, вытянувшееся тело, выступающее из-под савана тощими линиями и острыми углами… вон эти костлявые руки, подъявшие столько труда… вон это посиневшее, обезображенное страданиями лицо, которое уж больше не ответит своей честной улыбкой всякому честному
делу, не потемнеет от
людской несправедливости и не будет плакать святыми слезами над человеческими несчастьями!..
Потом — если приглядеться вернее к
людским типам в толпе — то едва ли не чаще других встречаются эти честные, горячие, иногда желчные личности, которые не прячутся покорно в сторону от встречной уродливости, а смело идут навстречу ей и вступают в борьбу, часто неравную, всегда со вредом себе и без видимой пользы
делу.
— Я, — говорит, — видя разрушение закона и разврат
людской, душевного покоя лишился;
дело моё — кирпичный завод — бросил на руки сыновьям, и вот уже четыре года хожу, наблюдая везде, — ужас обуревает душу мне!
Сын. Разве в России Бог в такие
дела мешается? По крайней мере, государи мои, во Франции он оставил на
людское произволение — любить, изменять, жениться и разводиться.
Знал или не знал Голован, что ему присваивала такие
дела людская молва, — мне неизвестно.
Он остановился у входа в шинок, на площадке, крепко утоптанной множеством
людских ног, что толклись тут и в базар, и в простые
дни, всю неделю, — и спросил...
Вот, видите, какое
дело… Старому Янкелю только и нужна была
людская копейка. Бывало, где хоть краем уха заслышит, что у человека болтается в кармане рубль или хоть два, так у него сейчас и засверлит в сердце, сейчас и придумывает такую причину, чтобы тот рубль, как карася из чужого пруда, выудить. Удалось — он и радуется себе со своею Суркой.
— Ну, я не говорю, что этого мало, а только я говорю, что вы не знаете своего собственного
дела. Вы думаете, мельник не берет проценты, вы думаете, мельник не кормится
людским потом и кровью?..
«Так вот что значил мой сон. Пашенька именно то, что я должен был быть и чем я не был. Я жил для людей под предлогом бога, она живет для бога, воображая, что она живет для людей. Да, одно доброе
дело, чашка воды, поданная без мысли о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей. Но ведь была доля искреннего желания служить богу?» — спрашивал он себя, и ответ был: «Да, но всё это было загажено, заросло славой
людской. Да, нет бога для того, кто жил, как я, для славы
людской. Буду искать его».
Ананий Яковлев. Бабе моей! Когда она, бестия, теперь каждый шаг мой продает и выдает вам, то я не то, что таючись, а середь белого
дня, на площади
людской, стану ее казнить и тиранить; при ваших подлых очах наложу на нее цепи и посажу ее в погреб ледяной, чтоб замерзнуть и задохнуться ей там, окаянной!
А то, что люди
делят преступления на большие и маленькие и убийство называют большим преступлением, мне и всегда казалось обычной и жалкой
людской ложью перед самим собой, старанием спрятаться от ответа за собственной спиной.
Теперь уж дело-то
людское да божье.
И проклянет, склонясь на крест святой,
Людей и небо, время и природу, —
И проклянет грозы бессильный вой
И пылких мыслей тщетную свободу…
Но нет, к чему мне слушать плач
людской?
На что мне черный крест, курган, гробница?
Пусть отдадут меня стихиям! Птица
И зверь, огонь и ветер, и земля
Разделят прах мой, и душа моя
С душой вселенной, как эфир с эфиром,
Сольется и развеется над миром!..
Он вернулся назад, чтобы опустить письма. Услышав, как они стукнулись о железное
дно ящика, он еще плотнее запахнул теплую шубу и пошел дальше. И для того чтобы опять вернуться к прежним отрадным мыслям о доме, о процентах, о сладости молитв, о
людских грехах и о своей чистоте, он еще раз с чувством прошептал, растроганно покачивая головой...
— Мир во зле лежит, и всяк человек есть ложь, — она молвила. — Что делать, Дунюшка? Не нами началось, милая, не нами и кончится. Надо терпеть. Такова уж
людская судьба!
Дело говорил тебе Марко Данилыч, что ты молоденька еще, не уходилась. Молодой-то умок, Дунюшка, что молодая брага — бродит. Погоди, поживешь на свете, притерпишься.
Слышит один
день такие разговоры, слышит другой — и пуще прежнего забродили у него в голове думы о богатстве, привольной жизни и
людском почете со всех сторон…
Подробно объяснил он, в чем будут состоять Алексеевы обязанности. Жалованья положил столько же, сколько получал он у Патапа Максимыча. На харчи особо, на квартиру, на разъезды тоже особую плату назначил. Всякий новичок в торговом
деле от таких выгодных условий запрыгал бы с радости; Алексей поблагодарил, как водится, но в душе остался недоволен. Не того хотелось ему… Богатства скорей да
людского почета!.. Богатства!.. Сейчас же!.. Вынь да положь — хоть по щучьему веленью, как в сказке сказывают…
В самом
деле слышались скрип полозьев, фырканье лошадей и
людской говор.
Он ни над кем не смеялся и никого не упрекал, но, когда он выходил из библиотеки, где просиживал большую часть
дня, и рассеянно блуждал по всему дому, заходя в
людскую, и к сестре, и к студенту, он разносил холод по всему своему пути и заставлял людей думать о себе так, точно они сейчас только совершили что-то очень нехорошее и даже преступное и их будут судить и наказывать.
И, круто повернувшись, я пошел в переднюю, оделся и быстро вышел. Проходя через сад в
людскую кухню, где я хотел приказать запрячь мне лошадь, я был остановлен встречей… Навстречу мне с маленькой чашечкой кофе шла Надя Калинина. Она тоже была на свадьбе Урбенина, но какой-то неясный страх заставлял меня избегать с ней разговора, и за весь
день я ни разу не подошел к ней и не сказал с нею ни одного слова…
Слова эти великие. Для того, чтобы человеку не пришлось ненавидеть людей и делать им зло только потому, что они живут в отмежеванной от нашей части земли и признают над собой власть тех, а не других людей, всякому человеку надо помнить, что границы земельные и разные власти — это
дела людские, а что перед богом мы все жители одной и той же земли и все под высшей властью не
людской, а закона божьего.
Когда человек привык жить только для славы
людской, то ему кажется трудным, если он не делает того, что все делают, прослыть глупым, невежественным или совсем дурным человеком. Но над всем, что трудно, надо работать. А над этим
делом надо работать с двух сторон: одно — учиться презирать суждения людей, и другое — учиться жить для делания таких
дел, которые, хотя бы и осуждали за них люди, всегда хорошо делать.
И святой сказал: «Ничего из этого не желаю, потому что господу богу подобает избавлять людей от того, что он посылает им: от нужды и страданий, от болезней и от преждевременной смерти. Любви же от людей я боюсь. Боюсь, как бы любовь
людская не соблазнила меня, не помешала мне в одном главном моем
деле, в том, чтобы увеличить в себе любовь к богу и к людям».
«Да, это было бы так, если бы все люди разом поняли, что всё это дурно и не нужно нам», — говорят люди, рассуждая о зле жизни
людской. «Положим, один человек отстанет от зла, откажется от участия в нем, — что же это сделает для общего
дела, для жизни людей? Изменение жизни
людской делается всем обществом, а не одиночными людьми».
Века все смелют,
Дни пройдут,
Людская речь
В один язык сольётся.
Историк, сочиняя труд,
Над нашей рознью улыбнётся.
— Что ж, может быть, с своей точки зрения и Лидинька права, — пожала плечами Стрешнева, — как права и мать Агафоклея. Я, Константин Семенович, понимаю это
дело так, — продолжала она. — Прожить свою жизнь так, чтобы ни своя собственная совесть, ни
людская ненависть ни в чем не могли упрекнуть тебя, а главное — собственная совесть. Для этого нужно немножко сердца, то есть человеческого сердца, немножко рассудка да искренности. Ну, вот и только.